На Васильевском острове, между 7 и 8 линией, стоит высокая, желто-зеленая, барочная церковь Благовещения, а вокруг нее кладбище.
Точнее, кладбища никакого давно уже нет, а есть детская площадка, милый банальный сквер, где гоняют мяч, катаются с горки и выгуливают собак.
- А велик мы не купили!
- Я не могу, я пароля не знаю!
- Не падай, не падай, не падай!
- Пошли, кис!
Дети играют, и взрослые смотрят в телефоны, и взрослые зовут детей, и дети делают вид, что не слышат, как их зовут взрослые, а где-то под ними, не так уж и глубоко, лежат в сгнивших гробах покойники барочной эпохи, покойники, на которых еще, может быть, сохранились остатки камзолов, хотя какие к черту камзолы, это в советском кино были камзолы, а на подлинных барочных покойниках Васильевского острова явно было что-то другое, совсем простое, - и никто наверху уже не помнит, почему они оказались внизу, может, туберкулез, может воспаление легких, Васильевский здорово продувает, и никто не помнит, плакал ли по ним кто-нибудь, ходил ли к ним на могилу, - все стерто, все выветрилось и исчезло, и где был какой-нибудь "безутешный вдовец, скорбящий по переселившейся в иной мир супруге", там только самсунг с монотонным музоном и мяч, летящий, судя по недовольному крику, опять не туда.
Жизнь забывает про нас.
И жизнь забудет про нас.
И мы не можем с этим ничего сделать.
Мы не знаем пароль.